они шли по району рогсвед, когда нана отвлекся на проходящих мимо людей. тогда ленни медленно опустил руку в полы своего длинного драпового пальто с вшитыми потайными карманами, там он хранил старый, выдохшийся, но все еще пахнущий солью кремневый пистолет. ленни пригладил его кончиками пальцев по резьбе, сунул указательный в дуло - там было сухо, как в девственнице, - большим чикнул по ударному замку. нана что-то сказал ему, что-то важное, как показалось ленни, но он так и не ответил. достал пистолет и удовлетворительно повертел его в руке.

"санни", - нана сморщился. никто не называл его старым именем, кроме ленни, и обернулся, чтобы спросить о том, помнит ли тот, как давал ему это название на палубе собственного корабля, но ленни уже считал свой пульс вслух.

сначала было семьдесят, потом семьдесят девять, восемьдесят, девяносто, девяносто пять. "когда человек хочет кого-то убить, - пояснил ему ленни, - частота его сердечных сокращений увеличивается быстрее, чем при употреблении ксанакса". как каин убил своего брата авеля, как давид одержал победу над голиафом, после поединка отрубив его голову, как геракл в божественном безумии задушил свою жену мегару - кто вспомнит, участился ли их пульс с той же силой и вспотели ли их руки перед тем, как заставить кого-то закрыть глаза навечно? никто не скажет, было ли им плохо позже. никто не скажет, было ли им хорошо в моменте. и ни один священник не скажет с полной уверенностью, что им не было удушающе страшно.

нана молчал. ленни чувствовал, как пистолет в руке стал скользким и липким, таким, словно он держал его окровавленными руками задолго до того, как навел дуло. это его не убьет, подумал он, но было приятно знать, что злость, копившаяся столетиями, найдет выход. дробь испещрит красивое лицо рытвинами и оторвет кусок уха. из ран начнет хлестать кровь, и это будет значить - я победил. ленни сморгнул. в два шага он оказался перед наной, вцепился свободной рукой сначала в его шею, а когда не нашел в нем ни капли сопротивления, перебрался пальцами выше, дернул за челюсть и надавил на сустав с двух сторон. по инерции, взращенной годами, одним движением вжал дуло в приоткрытый рот с такой силой, что чужие зубы издали мерзкий скрип. нана схватился за его плечо, и ленни почувствовал себя мерзко. пистолет пах металлом и порохом, давил на корень языка. нана поперхнулся и сжал пальцы сильнее.

"все из-за тебя, - оповестил ленни. на рогсведе это, кажется, было привычным делом, когда кому-то засовывают пистолет в рот. - я здесь из-за тебя. все мои проблемы из-за тебя. как будто весь мой мир крутится вокруг тебя и из-за тебя. ты виноват. это ты виноват, санни, ты виноват. слышишь меня? моя жизнь закончилась из-за тебя, а потом началось существование. ты слышишь, санни? что ты сделал, как ты виноват передо мной".

нана легко повел ладонью, лежащей на чужом плече, и ленни так же легко это позволил, высунул пистолет и уместил дуло на губах. теплый металл царапал кожу.

"стреляй, - сказал санни, - он даст осечку. но ты ее дал гораздо раньше. уже давно дал. ты одна сплошная осечка, я одна сплошная осечка. мне жаль, что так вышло".

нана перевел взгляд на небо. там светило редкое и нетеплое солнце. ленни подумал, что его глаза кажутся совсем пустыми и уставшими. ему вспомнился санни, каким он был еще там, на палубе корабля, и пусть у того санни не было знаний, умений, он был магическим шматом беспризорничества, глаза у него оставались светящимися желанием жить-жить-жить. пусть на матраце на рундуке, пусть с рвотными позывами от убийств и войны, пусть с ним, но жить. сейчас он создавал впечатление человека, который на увещание в смерти ответил бы "стреляй". или "окей". или "ну ладно". ленни сжал скользкий пистолет в ладони, слушал пульс в ушах и думал - это больно. больнее прожитых сотен лет. он шумно выдохнул, передернул плечами, а потом убрал руку, тычущую в чужое лицо, в потайной карман своего пальто, подавляя желание заплакать. нана дернулся к нему и обнял за плечи. они молча пошли дальше по району рогсвед, уставшие, слабые, покинутые всякой надеждой и пахнущие потом, а потом совсем незаметно опустились на холодный асфальт у проезжей части и принялись исступленно и очень правильно, очень нужно целоваться.