[indent] На звук шагов Тиберий глухо рокочет, даже не поднимая головы, но на Берту давно не действует обаяние старого знакомого, и она уверенно отодвигает одного из оперативников. Взмах рукой - и домнул Антонелли заметно успокаивается, узнав коллегу по запаху, а она тактично делает вид, что не заметила конвульсивно сжавшихся на ручке чемодана пальцев: в Магистериуме уже третий десяток лет ходят слухи, что этим самым чемоданом старший криминалист выбил кому-то зубы за испорченное место преступления. Берта замирает там, где уже всё осмотрено, обнюхано и бережно собрано для дальнейшего исследования, дышит ровно и рядом с огромным белым медведем, божественной шуткой оказавшимся запертым в теле злющего элегантного итальянца, чувствует себя на редкость спокойно. На чердаке антикварной лавки их только двое, и дело вовсе не в размерах помещения: при желании, сюда мог набиться добрый десяток людей, но Тиберий, перфекционист и социофоб, давно завоевал - где репутацией, а где чемоданом, на котором ещё остались следы чьих-то (Берта точно знает чьих, но ни на мгновение не позволяет заподозрить себя в этом) зубов - себе право работать в одиночку. Когда он работает, даже следователи рискуют появляться в его поле зрения через раз, предпочитая не нарываться на гневную отповедь почём зря и будучи абсолютно уверенными, что эксперт не пропустит ни одной мелочи.
[indent] - Дивно пахнете, доамна Гроссе, - Антонелли наконец оборачивается, строго проверяя, чтобы вызванный на место преступления следователь ничего не испортил, по привычке хмурится, но оттаивает и наконец кивает в знак приветствия. - Не раздражаете. В отличие от всего.
[indent] Криминалист вновь сосредотачивается на ему одному заметной царапине на старых досках, оставляя Берте возможность продемонстрировать свою наблюдательность и сделать выводы - по возможности молча. Он наверняка уже учуял, что пахнет Берта не только весенним холодом и любимыми духами, которые не меняет уже лет десять, но и осознанием, которое бьёт по нервам как молоточек ксилофона. Она смотрит на тёмный, без следа пыли провал у стены, обхватывает себя за плечи, чтобы только не начать возбуждённо размахивать руками и не сшибить с места какую-нибудь мелочь, из-за которой Тиберий вызверится, обратится, всё здесь затопчет, а потом вызверится на виновницу беспорядка ещё раз. Берта пахнет азартом, нетерпением и самую чуточку - страхом не справиться, и теперь-то наверняка начинает раздражать, поэтому эксперт снова поднимает голову и смотрит в упор: глаза голубые, а чернота в них - дульная, смертная, могильная.
[indent] - Кто её нашёл?
[indent] - Отвезли в Магистериум. Больше никого, - Антонелли знает её чуть дольше, чтобы понять смысл вопроса: это не про печать, а про надежду, исчезнувшую под многолетним слоем пыли. Это про досадную ошибку, допустить которую можно только по глупой случайности или воле Спящего, и эта ошибка невозможна, а потому не достойно тратить на неё время и силы. Берта кивает, одновременно прощаясь и благодаря за ответ, разворачивается на пятках и слетает вниз по лестнице, ни разу не дотронувшись до перил и повторяя вопрос уже для стоящих в оцеплении сотрудников:
[indent] - Кто нашёл?
[indent] - Маги! - оперативник выскакивает за ней на крыльцо, придерживает дверь, норовящую ударить его по лицу, и уточняет в спину: - Ленуары!
[indent] Берта, уже одной ногой в машине, оборачивается к нему с явным “твою мать” на лице, и оперативник разводит руками: простите, хотел бы обрадовать, да нечем. Ковены - это сложно, Ленуары же… Берта вздыхает, отправляя сообщение оставшимся на месте преступления коллегам, когда автомобиль со стажёром за рулём сворачивает на ближайшем перекрёстке направо - точно в пробку, и откуда только ей взяться на лунной стороне? - и вздрагивает, получив ответ: Тиберий внёс всю информацию, подписанный отчёт будет, когда всё закончится, впрочем, если нужно быстро и полуофициально, то желание следователя - закон. Изображение на экране зачарованного телефона едва заметно идёт рябью, но не мешает разобрать крупный, по-учительски округлый почерк, и Берта качает головой: Антонелли не ограничился стандартной формулировкой, а целую поэму гнева накатал на горе оперативникам - это им, случись что, искать среди Ленуаров тех, кто пахнет мятой и хвоей, а сверху поливается розами с вишней и кожей с мускатным орехом. Но если уж обнюхал так пристально и не нашёл на чердаке других запахов, кроме затхлости и пыли, то, вероятно, не найдёт и дальше. Женщину - Ревери Ленуар, тридцать один год, арт-консультант в семейном аукционном доме, - Берта мысленно отодвигает на второй план: дочь главы ковена - оголённый провод, её нельзя хватать голыми руками, - и даже не удивляется, когда в Магистериуме узнаёт, что разминулась с доамной Ленуар буквально на десять минут. Дежурный следователь смотрит на неё исподлобья, готовый не то обиженно оттопырить губу, не то броситься на защиту своего доброго имени, если фэйри решит ткнуть коллегу носом в совершённые ошибки. Но всё безупречно, хоть сейчас под стекло на доске почёта, даже личные вещи, которые не совсем личные, а вполне себе вещественные доказательства у доамны Ленуар изъяты и описаны как по учебнику. Её, вероятно, сейчас в сопровождении мужа или кого-то из членов семьи со всем почтением везут домой, а вот второй маг - хвоя, кожа, мускатный орех - ждёт, когда дойдёт очередь и до него, но Берта решительно забирает бумаги у дежурного и садится прямо на угол чужого стола, затыкая возражения пока ещё пустой чашкой и пачкой печенья, прихваченной из собственного кабинета.
[indent] - Йонаш, будешь возражать - скажу твоей жене, что изменяешь её обедам с рагу из столовой, - Берта хмыкает и, сжалившись, поясняет. - Это всё равно скинут на меня, мне и начинать.
[indent] Начинать ей, конечно, ничего не придётся: с предыдущей находки не прошло и десяти лет, дело не только не в архиве, но и в полном её ведении, сложено в коробки и спрятано в сейфе, едва не искрящемся от защитных заклинаний. В этих коробках и сейфе есть почти всё, что ей известно, а за неизвестным придётся наведаться не куда-нибудь, а в Залэу, но это позже. Присмиревший Йонаш наливает себе кофе, закусывает его печеньем, запоздало предлагая и ей, но Берта качает головой: она планирует поспать этой ночью хотя бы пять часов, так что обойдётся без кофеина, отвратительного на вид, вкус и запах. До допросной комнаты рукой подать, дежурный следователь только рад скинуть мороку на добровольца, и, поправив браслет часов, Берта отправляется сначала за кипятком, а потом - дальше по коридору, где оперативник распахивает перед ней дверь, как перед ныне покойной английской королевой. Сравнение мгновенно кажется неуместным, но мысли слишком быстрые, а обе руки заняты, поэтому она только благодарит за помощь и кивает ожидающему хоть кого-то магу, сознательно зеркаля рождённую усталостью неловкость и даже улыбается слегка растерянно: неужели и правда вечер? Дверь за ней, не способной на ложь, но играющей в благожелательность, закрывается совершенно бесшумно.
[indent] - Коллеги сказали, что вы пострадали, домнул Раду, - Берта плавно двигает картонный стаканчик по поверхности стола: её собственный обжигает даже сквозь перчатки, а этот - тёплый, самое то для больного горла. - Шиповник, ромашка, шалфей - должно стать лучше.
[indent] Зажатые под мышкой папка с бумагами, блокнот и пара ручек перекочёвывают на стол, камера под потолком работает исправно, звук тоже пишется, а Берта наконец садится за стол и смотрит на собеседника. У Лукаса Раду - сорок один год, артефактолог ковена Ленуар, владелец книжного магазина, писатель и прочая, - тоже голубые глаза, а взгляд - не звон скрещенных шпаг и мнений и не зов в беззвёздную темноту, а приглашение поднять занавес давней трагедии.
[indent] - Моё имя - Фротберта Гроссе, я следователь прокуратуры Магистериума, - “По особо важным делам” она опускает умышленно, говорит мягко, даже участливо, но под шёлковой перчаткой у неё - сталь и буря. - Что с вами случилось?
