— Это что? Я её сделал?
Мелкий вытирает нос рукавом светлой кофты, явно ему великоватой. Смотреть на это зрелище очень жаль, вспоминать — больно, но приходится вглядываться в окружение в поисках деталей и, замечая что-то, отдающее внутри длинной волной светлой и болезненной тоски — складывать кусочки в единый образ. Всё здесь резонировало с тем, что засело в нём глубоко внутри. Казалось, осколки памяти впились в кости и только сейчас начали неистово вибрировать, напоминая о том, что у него отсутствовали воспоминания, идущие куда глубже, чем те, что должны были находиться на поверхности.
Кем он был на самом деле? Функцией, инструментом для древнего бога? Или же человеком с предназначением, которое он сам себе определил?
В этом месте об этом кричало всё.
Исписанная бумага была повсюду. Складывалось впечатление, что в этом экзистенциальном кошмаре роль сумасшедшего учёного играл этот маленький мальчик, сфокусированный и преследующий определённую цель, достигнув которой он сможет успокоиться и превратить не только этот мрачный сон, но и свою жизнь во что-то приятное и светлое.
Чума провёл ладонью по столешнице равнодушно (едва ли), приподнимая один из листков двумя пальцами к свету, стараясь разобрать очередные каракули. Этот конспект был посвящён работе лёгких. Его собственным гипотезам о том, что они состоят из маленьких веточек и отдельных кусочков-пузырьков, и чтобы излечить то, чем болела…
Мама? У меня была мать?
Не какое-то эфемерное существо, из чьего лба или бедра вылезла такая хворь, как Деймос, а настоящая женщина, о чьём благополучии волновался этот начинающий…
Кто?
Отчего-то само пространство не вызывало острого чувства тревоги, никакой звоночек не произвёл и звука, но стоило глазам пробежаться по таким волнующим строкам, как:
«Я не знаю, почему ничего ей не помогает. Уже потерял счёт изданий и магов с их толстыми гримуарами. Может быть, проблема заключается в том, какие ей лёгкие достались? Можно ли пересадить органы от одного существа к другому и чтобы хоть один из них не умер?»
К горлу подступил склизкий комок паники, смешанный с осознанием заключённых где-то на тёмном дне истин.
Он куда-то падал — коленям стало больно, на языке ощущалась кровь. Но это было где-то далеко, на изнанке реальности, происходило не на самом деле, потому что разум разодрало на маленькие кусочки, отправляя его по закручивающемуся по спирали потоку воспоминаний.
Сейчас его тело судорожно сделало вдох, задержав дыхание, в попытке запустить аварийный режим. Выдох. Медленно. Только снова открыв рот, его горло сжалось — на нём сжимались собственные пальцы, скребущие по коже ногтями, пытавшиеся разодрать застрявший внутри ком, словно это могло хоть как-то помочь. Сердце в груди заходилось в спазме, возвышающиеся вокруг стеллажи книг смыкались над головой, закрывая обзор к спасительной синеве неба. Перед глазами осталась только тьма и ощущение того, что вот-вот в эту комнату войдёт кто-то страшный, настолько, что Деймосу показалось — всё закончится прямо здесь и сейчас.
— Я знаю.
Он вспомнил. Высокую и худощавую фигуру уже немолодого мужчины со строгим, непроницаемым лицом. Отличное бежевое пальто, шепчущее о его статусе ещё до того, как он войдёт в помещение и представится. Хорошо сшитое, из дорогого материала с золотыми пуговицами, превосходно сидящее на фигуре. Оно контрастировало со всем, что было надето на мелком — кричащее об игнорировании. Более того, шёлковые чулки и золотистое сияние нитей, вплетённых во всё одеяние и до блеска начищенные сапоги, говорили о том, как относился на самом деле этот человек ко всему, что ему принадлежало. И что ему было чуждым.
Неудержимо захотелось завопить, броситься под стол, забиваясь в самый дальний угол, и одновременно — вцепиться в эти ноги зубами, повиснуть на них так, чтобы по ним заструилась алая кровь и его смогли оттащить только за уши — и то кусок плоти отрывая.
Однако он только ухватился за столешницу, дерево под его пальцами жалобно скрипнуло. На одно безумное мгновение Чума подумал, что может позволить себе сложить голову на руки и расплакаться, как маленький, завывая о том, что он не хочет вспоминать и переносить весь этот ужас снова.
Слышать — резкий звук от рассекающего воздух хлыста; видеть — невесомый, серебристо-завораживающий свет, искрящийся магией вокруг тонкой нити, утолщающейся ближе к руке; чувствовать — жгучее прикосновение, оставляющее тонкие порезы, сочащиеся синей кровью.
Сопротивляться было бесполезно. Бежать некуда. Оставалось только смириться и принять наказание.
А затем откуда-то издалека начал долетать звук. Монотонный, успокаивающий, перекрывающий всё то, что отбивалось у него в мозгу, ослеплённом агонией, парализованном давним ужасом.
Знаешь, как выбраться отсюда?
Фраза повторялась, как мантра, эхом долетая до него остаточным и сознание ухватилось за неё, прокручивая, как по карусели с весёлыми пони, из раза в раз повторяя:: «Выбраться отсюда. Выбраться отсюда. Выбраться…»
Что-то внутри царапало: «никак».
Что-то внутри рычало: «посмотрим».
Тело сделало усилие, выполняя приказ: «дыши».
Всё закончилось. Никто тебя больше не тронет, слышишь?
Глоток воздуха. Ещё раз. Ещё чуть-чуть.
Хастур.
Знакомый голос возвращал его в реальность, заземляя. Перед глазами помещение расплывалось, сжимаясь и расходясь волнами. Лёгкие жгло огнём, но он дышал — рвано, со свистом, но дышал. И этого хотелось больше всего на свете.
Безумный Король.
Пальцы метнулись к горлу, по его телу снова пробежала дрожь, едва не выгнувшая его спазмом, затягивающая обратно в черноту. Паника бушевала внутри, как отголосок стихшего взрыва, готовая накрыть его очередным приступом, но он упорно цеплялся за обращённый к нему взгляд. Напряжённые черты лица. Туго натянутые линии мышц.
Потом он посмотрел на напуганного ребёнка, который вцепился в ладонь Зигфрида. Видимо, развернувшаяся в его голове бездна принадлежала им обоим, и сейчас Деймос — который Чума — занял главную роль в этом спектакле, сне из прошлого.
Существуя сразу в двух точках, вытянув фэйри из цепких лап кошмара, сам того не подозревая, подорвал обкатанный сценарий, затапливая его чернушными чернилами своей чернушной души.
— "Сложное становится простым", — голос предательски хрипел, — "простое — сложным."
Он повернулся к столу и увидел графин с водой. Налил себе стакан. Пил, ощущая каждый глоток — и жидкости, и воздуха, словно боялся, что его разум — истинно страшное оружие Чумы — снова его подведёт. Его чуть потряхивало, но было приятно осознавать, что хотя бы на одну ночь ему удалось забрать кусочек страданий, что сегодня всё то, о чём он грезил забыть во снах, не будет мучить его внутреннего ребенка.
Потому что. Мор. Перепишет. Этот. Ебучий. Сценарий.
— Сказку, Зигфрид. Расскажи сказку. О маленьком принце, у которого был друг-лис.
— И про розу, — мальчик встрепенулся и указал на цветок, расположенный на одной из книжных полок. Отблески взявшихся из ниоткуда парящих свечей переливались и отражались от стеклянной колбы, в которой тот стоял. — Она пахнет карамелью, можешь понюхать, тебе должно понравиться.
— И про розу. С самыми красивыми шипами.
— Потому что не все заслуживают прикасаться к лепесткам.
— Верно, всё верно. Только самым достойным рыцарям разрешается узнать, какая роза на самом деле.
— Однажды я тоже дождусь…
— кого-то достойного. Дождёшься, малыш. Обязательно.
Пространство менялось по мере того, как оба Деймоса отвлекались от их общего сна. Под напором позитивных мыслей темнота отступала, окрашивая помещение в мягкий оранжевый свет.
Сны напрямую зависели от ментального состояния их «владельцев», зеркально отражая произошедшее в реальности.
Лиминальное пространство, которое строил Хастур из их воспоминаний, существовало только благодаря им двоим — без них оно бы схлопнулось, умерло, перестало функционировать и кануло в чёрную дыру, засасывая само себя в пустоту.
Зигфрид и Деймос — кровь этого пространства, его жизнь.
Зигфрид и Деймос — маркеры его конца, его смерть.
К сожалению, такой трюк не может сработать со всем лабиринтом под названием «Клеть», так как никто — потерянный в нём, находящийся снаружи, ни сам Бог, ни другой изначальный-древнейший-не-из-этого-мира-ужас — не понимает его структуру до самого конца. Эта хрень изменялась каждое мгновение — тем самым никто не мог дать подсказки к тому, как из него выбраться; никто не мог разобраться, где находился ключик к воображаемому замочку.
Потому что универсального ключика — ответа — не существует.
Не существует и ебучего сечения. Так, совпадения каких-то уровней — подобно светлой штукатурке на стенах или обоям в ужасный цветочек, которые поклеили и вы, и ваш сосед у себя на кухне.
Все. Решения. Сугубо. Индивидуальны.
Ответ у каждого — свой.
Чума доходил до точки кипения, до той самой, где самые безумные решения воплощаются в жизнь, ибо являлись очевидными и самыми правильными.
Он сверкнул глазами, распрямив плечи, твёрдой рукой взял нужную ему колбу с красным порошком:
— Мы никуда не пойдём. Посмотри на меня. На меня. Внимательнее.
К ней он насыпал горсть белёсого окислителя: кристаллы нитрата калия спокойно осели поверх, создавая этакий градиент из разного песка. Пояснять свои действия для юного пиротехника не стоило — его сейчас нужно было отвлекать на более прозаичные вещи, которые не дадут только начавшей светлеть библиотеке вернуться в состояние удушающего кошмара. Чуть-чуть чёрного — топливо для нужного рывка; несколько капелек серебристой пыли блеснули на свету — будущие светлые искорки.
— Клеть хватает нас, ограничивает нашу свободу, в то же время срывая все тормоза, стирая все границы между «правильно» и «неправильно», — золотые капельки из маленькой стеклянной колбы, удерживающей эссенцию внутри, теперь зашипели в чумном коктейле, — а Король в Жёлтом путает нас, забирая нас у себя, тем самым, по счастливой случайности, отправляя нас к себе самим же. Потому что куда нам ещё деваться? Во вселенной не так много мест, куда можно отправить и где можно заточить кого-то.
Бред сумасшедшего? Скорее всего. Только просыпающиеся внутри отголоски прошлого помогают нести эту чушь без зазрения совести. При любом раскладе они в выигрыше: Зигфриду удастся взять такую нужную ему паузу и остыть, Деймосу — окончательно прийти в себя и заметить, что его мелкий порез на руке отливает голубой сукровицей. Что на Зигфриде тоже — пятна взяты из другой палитры.
Процесс был запущен. Они, кажется, близко.
[indent=1] [indent=1] [indent=1] Настолько, насколько это было возможно.
Осторожно смешав ещё парочку взрывоопасных погремушек, Деймос оперся о столешницу бедром, наблюдая за живо жестикулирующим маленьким собой и Зигфридом — точно за миражом, окрашенным приятными глазу красками.
Он ведь видел подобную картину. На этом же самом месте. С тем же сюжетом.
Только на руке у Зигфрида поблёскивало серебряное кольцо, и в ладони он держал ладошку одной из самых ярких звёзд — их летящего орла, Альтаира.
— Устроим фейерверк. Прямо здесь. Как тебе такая идея, проказа?
— Звучит, как исполнение мечты. Рыцарь? Окажешь мне честь?
— Зигфрид, давай перепишем этот ночной кошмар. Попробуем.
